…И вы будете редактором отдела

О книге

 Мастер детективной интриги, король неожиданных сюжетных поворотов, потрясающий знаток человеческих душ, эксперт самых хитроумных полицейских уловок и даже… тонкий ценитель экзотической кухни. Пожалуй, набора этих достоинств с лихвой хватило бы на добрый десяток авторов детективных историй. Но самое поразительное заключается в том, что все эти качества характеризуют одного замечательного писателя. Первые же страницы знаменитого романа «…И вы будете редактором отдела» послужат пропуском в мир, полный невероятных приключений и страшных тайн, – мир книг Джеймса Хедли Чейза, в котором никому еще не было скучно.


Глава 1

 В жаркий майский день я праздно подремывал у себя в кабинете, когда меня вдруг разбудил телефон – я даже вздрогнул.

 Я взял трубку.

 – Да, Джина.

 – На проводе господин Шервин Чалмерс, – прошептала Джина.

 Я тоже затаил дыхание.

 – Чалмерс?! Боже правый! Уж не в Риме ли он?

 – Он звонит из Нью-Йорка.

 Дыхание частично вернулось ко мне, но не до конца.

 – Ладно, соединяй, – сказал я.

 Четыре года я заведовал римским корпунктом «Нью-Йорк вестерн телегрэм», но с владельцем газеты беседовал впервые. Он был мультимиллионером, диктатором в своей вотчине и блестящим газетчиком. Когда Шервин Чалмерс звонил вам лично, это было равноценно приглашению на чаепитие в Белый дом к президенту.

 Я поднес трубку к уху и стал ждать. Послышался обычный шум и треск, потом чопорный женский голос спросил:

 – Это господин Досон?

 Я сказал, что да.

 – Подождите, пожалуйста, с вами будет говорить господин Чалмерс.

 Я сказал, что подожду, и подумал, как бы она отреагировала, заяви я, что ждать не намерен.

 Снова послышался шум и треск, затем голос:

 – Досон?

 – Слушаю вас, господин Чалмерс.

 Последовала пауза, в продолжение которой я гадал, что за пинок мне уготован. В том, что это будет пинок, я нисколько не сомневался. Я и представить себе не мог, что этот великий человек может позвонить, будучи всем доволен.

 Но меня ждал сюрприз.

 – Послушайте, Досон, – начал он, – завтра моя дочь прибывает в Рим рейсом в 11.50. Я хочу, чтобы вы ее встретили и отвезли в отель «Эксельсиор». Моя секретарша забронировала для нее номер. Вы это сделаете?

 Я впервые услышал, что у него есть дочь. Я знал, что он был четыре раза женат, но дочь оказалась для меня новостью.

 – Она будет заниматься в университете, – продолжал он, причем слова как-то нехотя вываливались у него изо рта, будто эта тема страшно ему надоела и ему не терпится поскорее с нею покончить. – На случай, если ей что-нибудь понадобится, я велел ей обратиться к вам. Только не давайте ей денег. Она получает от меня шестьдесят долларов на неделю, а этого вполне достаточно для молодой девушки. Ей надо сделать одну работенку, и если она выполнит ее так, как я того хочу, ей не придется особенно нуждаться. Но я хотел бы знать, что всегда есть кто-то под рукой на случай, если ей что-то понадобится, или она заболеет, или что-нибудь такое.

 – Значит, здесь у нее никого нет? – спросил я. Мне это очень не понравилось. Как няньку я себя ценю невысоко.

 – Я дал ей несколько рекомендательных писем, и она будет учиться в университете, так что знакомые у нее появятся. – В голосе Чалмерса угадывалось нетерпение.

 – Хорошо, господин Чалмерс. Я ее встречу, а если что-нибудь понадобится, я устрою.

 – Вот это мне и нужно. – Наступила пауза, потом он спросил: – Как там у вас дела?

 Я ответил, что дела идут несколько вяло. Наступила еще одна, долгая пауза, и я услышал его тяжелое дыхание. Я представил себе толстяка коротышку с подбородком, как у Муссолини, глазами, острыми, как пешня для льда, и ртом, похожим на медвежью пасть.

 – На прошлой неделе о вас говорил Хэммерсток, – вдруг заявил он. – Похоже, он считает, что пора вернуть вас сюда.

 Я медленно перевел дух: эту весть мне до боли хотелось услышать все последние десять месяцев.

 – Я буду только рад, если это можно устроить.

 – Я подумаю об этом.

 Щелчок, раздавшийся у меня в ухе, сообщил мне, что он положил трубку. Я опустил свою на рычаг, оттолкнул стул от стола, чтобы дышать было вольготней, и уставился на противоположную стену, а сам тем временем думал, как здорово было бы вернуться домой после четырех лет в Италии. Не то чтобы мне не нравился Рим, нет, но я знал, что, пока я сижу на этой должности, у меня нет шансов пойти на повышение. Если я мог чего-то добиться, то только в Нью-Йорке.

 После нескольких минут напряженных раздумий я прошел в приемную к Джине. Джина Валетти, темноволосая, веселая, симпатичная девушка двадцати трех лет, была моим доверенным секретарем с тех пор, как я начал работать в римском корпункте. Меня всегда поражало, как девушка с такой внешностью могла быть настолько умна.

 Она перестала печатать и вопрошающе посмотрела на меня.

 Я сообщил ей о дочери Чалмерса.

 – Потрясающе, правда? – сказал я, присаживаясь на край ее стола. – Какая-нибудь рослая, толстая студентка, нуждающаяся в моих советах и внимании: чего только не сделаешь ради «Вестерн телегрэм»!

 – А вдруг она красивая? – спокойно предположила Джина. – Многие американские девушки красивы и привлекательны. Ты можешь влюбиться в нее. Женитьба на ней принесла бы тебе немало выгод.

 – У тебя на уме только супружество, – отозвался я. – Все вы, итальянские девушки, одинаковы. Ты не видела Чалмерса, зато я видел. Вряд ли она может быть красивой, раз она из его конюшни. К тому же он не захочет меня в зятья. Он наверняка планирует для дочери куда более выгодную партию.

 Она посмотрела на меня долгим, неторопливым взглядом из-под загнутых черных ресниц, затем повела красивыми плечами и сказала:

 – Подожди, пока увидишь ее.

 На этот раз Джина ошиблась, как, впрочем, и я. Красивой Хелен Чалмерс не оказалась, но не была ни рослой, ни толстой. Она показалась мне совершенно безликой: блондинка, очки в роговой оправе, широкая, свободная одежда, туфли на низком каблуке. Волосы у нее были заплетены в косу. Словом, она была настолько пресной, насколько только может быть пресной студентка колледжа.

 Я встретил ее в аэропорту и отвез в «Эксельсиор» с обычными любезностями, какие говорят незнакомому человеку. Она отвечала столь же вежливо. Пока я вез ее в отель, она успела так мне надоесть, что мне прямо не терпелось поскорее от нее избавиться. Я попросил звонить мне на службу, если ей что-нибудь понадобится, дал свой телефон и откланялся. Я был совершенно уверен, что она не позвонит. В ней чувствовалась расторопность, она явно не пропадет в любом положении и обойдется без моих советов и помощи.

 Джина от моего имени послала в отель цветы. Она также отправила телеграмму Чалмерсу, что девушка благополучно прибыла. С чувством выполненного долга я напрочь выбросил мисс Чалмерс из головы и вплотную занялся двумя многообещающими газетными материалами.

 Дней десять спустя Джина предложила мне навестить девушку и узнать, как она поживает. Я так и сделал, но в отеле мне сказали, что она выехала шестью днями раньше и адреса у них нет. Джина сказала, что мне следует разузнать, где она, на тот случай, если вдруг поинтересуется господин Чалмерс.

 – Ладно, займись этим сама, – ответил я. – У меня дела.

 Джина справилась в полицейском управлении. Оказывается, мисс Чалмерс сняла трехкомнатную квартиру на виа Кавоур. Джина узнала и телефон. Я позвонил туда.

 Когда нас соединили, девушка, казалось, удивилась, и мне пришлось дважды повторить свою фамилию, прежде чем до нее дошло. Оказывается, она так же напрочь забыла обо мне, как я о ней, и, как ни странно, это меня задело. Она сказала, что все в порядке, дела у нее идут прекрасно, спасибо. В ее голосе угадывалось какое-то нетерпение, которое наводило на мысль, что она возмущена тем, что я навожу о ней справки; кроме того, она прибегла к тому вежливому тону, к которому прибегают дочери очень богатых людей, когда разговаривают со служащими отца, и это привело меня в бешенство.

 Я прервал разговор, снова напомнил ей, что в случае надобности я в ее распоряжении, и положил трубку. Джина, которая все поняла по выражению моего лица, тактично заметила:

 – В конце концов, она дочь миллионера.

 – Знаю, – ответил я. – Отныне пусть сама о себе заботится. Она в буквальном смысле слова меня отшила.

 На том и порешили.

 Весь следующий месяц я ничего о ней не слышал. У меня было много работы, поскольку месяца через два я собирался в отпуск и хотел сдать дела в полном порядке Джеку Максуэллу, который должен был прилететь из Нью-Йорка сменить меня.

 Я планировал провести неделю в Венеции, а потом закатиться на три недели на юг, в Искию. Это был мой первый долгий отпуск за четыре года, и я с нетерпением его ждал. Я собирался путешествовать один. Я люблю побыть в одиночестве, когда это удается, люблю сам решать, где и надолго ли остановиться: в компании же свобода передвижения всегда стеснена.

 Спустя месяц и два дня после телефонного разговора с Хелен Чалмерс мне позвонил Джузеппе Френци, мой хороший друг, которой работал в редакции «Италиа дель пополо». Он пригласил меня на вечеринку, устраиваемую продюсером Гвидо Луччино в честь какой-то кинозвезды, которая произвела фурор на фестивале в Венеции.

 Мне нравятся вечеринки по-итальянски. На них приятно и весело, а еда всегда отменная. Я сказал, что заеду за ним часов в восемь.

 Когда мы добрались до дома Луччино, проезжая часть дороги была забита «кадиллаками», «роллс-ройсами» и «бугатти», и мой старый «бьюик» корчился от боли, пока я отыскивал, куда бы нам с ним приткнуться.

 Вечер удался на славу. С большинством гостей я был знаком. Половину из них составляли американцы, и у Луччино всегда имелось вдоволь виски и водки. Часов в десять, изрядно нагрузившись, я прошел во двор полюбоваться луной и немного освежиться.

 Там одиноко стояла девушка в белом вечернем платье. Ее обнаженные спина и плечи в лунном свете блестели, как фаянс.

 Опершись на балюстраду и слегка запрокинув голову, она разглядывала луну. В ее лучах светлые волосы девушки лоснились, как атлас или стекловолокно. Я подошел к ней, остановился рядом и тоже уставился на луну.

 – После этих джунглей под крышей тут просто благодать, – произнес я.

 – Да.

 Она не повернулась и не посмотрела на меня. Я украдкой скосил на нее глаза.

 Она была красива: черты лица мелкие, алые губы поблескивают, в глазах отражается луна.

 – Я-то думал, что знаю в Риме всех, – заметил я, – а с вами почему-то не знаком. Как же так?

 Она повернула голову, посмотрела на меня и улыбнулась.

 – Вам бы следовало меня знать, господин Досон, – ответила она. – Неужели я настолько изменилась, что вы меня не узнаете?

 Я вытаращился на нее и почувствовал, как у меня вдруг участился пульс и что-то сжало грудь.

 – Я не узнаю вас, – сказал я, думая, что она самая милая, юная и соблазнительная женщина, какую я встречал в Риме.

 Она засмеялась:

 – Вы так уверены? Я Хелен Чалмерс.

 

 Первое, что я почувствовал, услышав ее имя, – это желание сказать ей, как поразило меня ее неожиданное превращение в настоящую красавицу, но, когда я взглянул в ее залитые лунным светом глаза, я передумал, поняв, что говорить очевидное будет ошибкой.

 Я провел с ней на балюстраде полчаса. Эта неожиданная встреча вывела меня из равновесия. Я отчетливо сознавал, что она дочь моего босса. Она была сдержанна, но отнюдь не скучна. Беседовали мы на посторонние темы – о вечеринке, о гостях, о том, как хорош оркестр и какая славная ночь. Меня тянуло к ней, как булавку к магниту. Я не отрывал от нее глаз. Я не мог поверить, что это милое создание – та же самая девушка, которую я встречал в аэропорту; это было похоже на абсурд.

 И вдруг, прервав этот чрезмерно чопорный разговор, она спросила:

 – Вы на машине?

 – Да, а что?

 – Не отвезете ли меня домой?

 – Как?! Сейчас? – Я был разочарован: немного погодя вечеринка снова оживится. – Разве вы не хотите потанцевать?

 Она уставилась на меня. Ее синие глаза смотрели тревожно и пытливо.

 – Простите. Я не хотела утаскивать вас. Не беспокойтесь, я возьму такси.

 – О чем речь? Если вы действительно хотите уйти, я буду счастлив отвезти вас домой. Я думал, вам тут нравится.

 Она повела плечами и улыбнулась:

 – Где ваша машина?

 – В конце ряда – черный «бьюик».

 – Тогда встретимся возле машины.

 Она отошла, а когда я попытался последовать за ней, сделала жест, ошибиться в смысле которого было невозможно: она давала понять, что нас не должны видеть вместе.

 Отпустив ее, я закурил сигарету. Нежданно-негаданно мы вдруг превратились в двух заговорщиков. Я заметил, что руки у меня дрожат. Выждав пару минут, я вернулся в огромную гостиную, набитую людьми, поискал Луччино, но не увидел его и решил, что поблагодарить можно и утром.

 Я вышел из квартиры, спустился вниз и пошел по длинной подъездной аллее.

 Она уже сидела в «бьюике».

 – Это виа Кавоур.

 В этот час движение становится менее интенсивным, и мне понадобилось всего десять минут, чтобы доехать до ее дома. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом.

 – Пожалуйста, остановитесь здесь, – попросила она.

 Я затормозил, вышел из машины и распахнул дверцу. Она тоже вышла и оглядела безлюдную улицу.

 – Подниметесь ко мне? Наверняка у нас найдется о чем поболтать.

 Я снова вспомнил, что она дочь моего босса.

 – Я бы с удовольствием, но, может, лучше не надо? – ответил я. – Уже поздно. Не хочется никого беспокоить.

 – Вы никого не побеспокоите.

 Я испытывал некоторую неловкость от того, что иду к ней в такой час. Я все гадал, что бы подумал Шервин Чалмерс, если бы кто-то сообщил ему, будто видел, как я входил в квартиру его дочери в 22.45.

 Все мое будущее было в руках Чалмерса. Одно его слово – и моей карьере в газетном деле конец. Баловаться с его дочерью, может статься, так же опасно, как с гремучей змеей. Мы поднялись в автоматическом лифте, никого не встретив в вестибюле, и незаметно вошли в квартиру. Она закрыла дверь и провела меня в большую гостиную, освещенную лампами под абажурами и украшенную вазами с цветами.

 Она бросила пелерину на стул и прошла к изящной горке:

 – Виски или джин?

 – Неужто мы тут одни?

 Она повернулась и уставилась на меня:

 – Ну да… А это преступление?

 Я почувствовал, как у меня вспотели ладони.

 – Даже и не скажу. Вам лучше знать.

 Она продолжала смотреть на меня, ее брови поползли вверх.

 – Значит, вы боитесь моего отца?

 – Дело не в том, боюсь ли я вашего отца, – сказал я, досадуя, что она сразу же меня раскусила. – Я не могу оставаться с вами, и вы должны это знать.

 – Ах, оставьте эти глупости, – сердито оборвала она. – Неужели вы не можете вести себя как взрослый? Разве то, что мужчина и женщина вдвоем в квартире, обязательно подразумевает что-то предосудительное?

 – Не в этом дело. Что подумают люди?

 – Какие люди?

 Тут она приперла меня к стенке. Я знал, что никто не видел, как мы вошли в дом.

 – Меня могут увидеть выходящим от вас. Кроме того, это вопрос принципов…

 Она вдруг рассмеялась:

 – Ради Бога! Перестаньте разыгрывать из себя викторианца и сядьте.

 Мне бы следовало схватить шляпу и уйти. Но во мне есть эдакая бесшабашность, которая порой глушит обычную мою осторожность, и как раз в этот миг она заявила о себе, поэтому я сел, выпил предложенную мне рюмку виски со льдом и стал смотреть, как она смешивает джин с тоником.

 Она подошла к камину и облокотилась о каминную доску, а сама все время смотрела на меня с полуулыбкой.

 – Ну как у вас дела в университете? – спросил я.

 – О, это была липа, – небрежно бросила она. – Выдумка для папаши. Иначе он не отпустил бы меня сюда одну.

 – Вы хотите сказать, что не ходите в университет?

 – Разумеется, не хожу.

 – А вдруг он узнает?

 – С какой стати? Он слишком занят, ему не до меня. – Она повернулась, и я уловил горечь в ее голосе. – Он интересуется только собой и своей последней женщиной. Я путалась у них под ногами, вот и сказала ему, будто хочу изучать архитектуру в Римском университете. Рим далековато от Нью-Йорка. И, сидя тут, я уже не могу неожиданно войти в комнату, когда он пытается убедить очередную юную домогательницу в том, что она гораздо моложе, чем кажется. Поэтому он охотно отправил меня сюда.

 – Значит, очки в роговой оправе, туфли на низком каблуке и коса тоже были частью розыгрыша? – спросил я, понимая, что, рассказывая мне это, она превращает меня в сообщника и теперь, если Чалмерс узнает, топор опустится не только на ее шею, но и на мою.

 – Разумеется. Дома я всегда так одеваюсь. Тогда отец думает, что я серьезная студентка. Если бы он увидел меня такой, какая я сейчас, он бы нанял какую-нибудь уважаемую старую даму мне в сопровождающие.

 – А вы, похоже, относитесь к этому довольно спокойно.

 – Почему бы и нет? – Она подошла и опустилась в кресло. – У моего отца было три жены: две из них всего на два года старше, чем я сейчас, а третья – так и вовсе моложе. Всем им я была нужна как рыбе зонтик. Я люблю жить самостоятельно и очень весело провожу время.

 Глядя на нее, я верил, что она действительно очень весело живет, возможно, даже веселее, чем нужно.

 – Вы ведь совсем еще ребенок, такая жизнь не для вас.

 Она засмеялась:

 – Мне двадцать четыре, и я не дитя, и такая жизнь меня вполне устраивает.

 – Зачем вы все это мне рассказываете? Что может помешать мне послать телеграмму вашему отцу и сообщить ему, что тут творится?

 Она покачала головой:

 – Вы этого не сделаете. Я говорила о вас с Джузеппе Френци. Он очень высокого мнения о вас. Я бы не привела вас сюда, если бы не была уверена в вас.

 – Ну, и зачем же вы привели меня сюда?

 Она уставилась на меня таким взглядом, что у меня перехватило дух.

 – Вы мне нравитесь, – сообщила она. – Итальянцы такие настойчивые. Я попросила Джузеппе привести вас на вечеринку, и вот мы здесь.

 Все это выглядело слишком уж по-деловому, и такое отношение со стороны девушки обескураживало меня. Кроме того, на карту была поставлена моя работа, место значило для меня гораздо больше. Я встал:

 – Все ясно. Уже поздно, мне надо еще поработать перед сном. Я пойду.

 Она сжала губы, глядя на меня.

 – Не можете же вы так вот просто взять и уйти. Вы же только что пришли.

 – Простите. Я должен идти.

 – Значит, остаться вы не хотите?

 – Хочу или не хочу, но я этого не сделаю.

 Она подняла руки и провела пальцами по волосам. Это, вероятно, самый притягательный жест, который может сделать женщина. Если у нее соответствующие формы, да еще когда она смотрит на мужчину, как смотрела на меня Хелен, устоять очень трудно. Но я все же устоял.

 – Я хочу, чтобы вы остались.

 Я покачал головой:

 – Мне действительно надо идти.

 Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, безо всякого выражения, затем пожала плечами, опустила руки и встала.

 – Ну что же, раз вы так решили… – Она подошла к двери, открыла ее и шагнула в холл.

 Я последовал за ней и взял шляпу, которую оставил там на стуле. Она открыла входную дверь, выглянула в коридор и отступила в сторону.

 – Может, как-нибудь вечерком вы не откажетесь пообедать со мной или сходить в кино?

 – Было бы очень мило, – вежливо ответила она. – Спокойной ночи.

 Она одарила меня какой-то отрешенной улыбкой и закрыла дверь.

 

 В последующие пять или шесть дней я думал о ней постоянно. Я не сказал Джине, что повстречал Хелен на вечеринке, но Джина обладает каким-то умением верно угадывать, о чем я думаю, и я несколько раз замечал, как она озадаченно и пытливо смотрит на меня. На шестой день я решил немного снять напряжение и, вернувшись к себе домой, позвонил ей.

 Трубку не снимали. В течение вечера я звонил трижды. Сделал четвертую попытку часа в два ночи. Трубку наконец сняли.

 – Алло?

 – Это Эд Досон, – сказал я.

 – Кто-кто?

 Я улыбнулся в трубку. Это было уже слишком. Я понял, что она интересуется мною не меньше, чем я ею.

 – Позвольте мне освежить вашу память. Я тот парень, который заправляет римским корпунктом «Вестерн телегрэм».

 Тут она засмеялась:

 – Привет, Эд.

 Это уже было лучше.

 – Мне одиноко, – сказал я. – Могу ли надеяться, что мы куда-нибудь сходим завтра вечером? Если у вас не намечается ничего лучшего, мы, наверное, могли бы пообедать у Альфредо.

 – Подождите минуточку, ладно? Мне нужно заглянуть в свою записную книжку.

 Я подождал, зная, что меня хотят проучить, но мне было все равно.

 – Завтра вечером не могу. У меня свидание.

 Мне бы следовало сказать, что это очень плохо, и положить трубку, но я уже слишком влюбился.

 – В таком случае когда мы можем это устроить?

 – Ну, я свободна в пятницу.

 До пятницы было еще три дня.

 – Хорошо, пусть будет в пятницу вечером.

 – Я бы предпочла не ходить к Альфредо. Нет ли какого-нибудь более укромного уголка?

 Я опешил. Если я не думал об опасности, что нас могут увидеть вместе, так она точно думала.

 – Да, хорошо. Как насчет ресторанчика напротив фонтана Треви?

 – С удовольствием. Это было бы мило.

 – Жду вас там. В какое время?

 – В половине девятого.

 – Хорошо. Пока.

 До пятницы я тянул время. Я видел, что Джина переживает из-за меня. Впервые за четыре года я был с нею резок. Я не мог сосредоточиться, не мог найти в себе силы заняться своими прямыми обязанностями. Я думал о Хелен.

 Обед в ресторанчике был неплох, хоть я и не помню, что именно мы ели. Я обнаружил, что мне трудно говорить. Мне хотелось лишь смотреть на нее. Она была спокойна, холодна и одновременно соблазнительна. Пригласи она меня к себе, я бы плюнул на Чалмерса и пошел, но она этого не сделала. Она сказала, что поедет домой на такси, а когда я намекнул, что отправлюсь с ней, красиво отшила меня. Я стоял у ресторана, глядя, как такси лавирует среди машин по узкой улочке, потом потерял его из виду. Тогда я пошел домой. Мысли у меня путались. Встреча не помогла, стало только хуже.

 Три дня спустя я позвонил ей снова.

 – Я немного занята, – сообщила она, когда я пригласил ее сходить со мною в кино. – Думаю, ничего не получится.

 – Я надеялся, что вы сможете. Через пару недель я уезжаю в отпуск. Тогда я не увижу вас целый месяц.

 – Вы уезжаете на месяц?

 Голос у нее стал резче, как будто я ее заинтересовал.

 – Да. Еду в Венецию, а оттуда в Искию. Я планирую провести там недели три.

 – С кем вы едете?

 – Один. Но не будем об этом. Так как насчет кино?

 – Не знаю. Может, и выберусь… Я перезвоню вам. Сейчас мне надо идти. Кто-то звонит в дверь. – И она положила трубку.

 Она не звонила мне пять дней. Потом, как раз когда я уже собирался сделать это сам, она позвонила мне на квартиру.

 – Все собиралась звякнуть, да не могла, – сказала она, как только я снял трубку. – Продохнуть некогда было. Вы сейчас не заняты?

 Было двадцать минут первого ночи. Я собирался отойти ко сну.

 – Вы хотите сказать, прямо сейчас?

 – Да.

 – Ну нет. Я собирался лечь спать.

 – Вы приедете ко мне? Только не оставляйте машину у моего дома.

 Я не колебался:

 – Конечно. Сейчас буду.

 Я вошел в ее квартиру, как воришка, приняв все меры к тому, чтобы остаться незамеченным. Входная дверь была приоткрыта заранее, и мне оставалось только, выйдя из лифта, пересечь коридор и оказаться в холле.

 Я нашел ее в гостиной, она раскладывала стопку долгоиграющих пластинок. На ней была белая шелковая накидка, светлые волосы рассыпались по плечам. Она выглядела прекрасно и знала об этом.

 – Нашли дорогу наверх? – спросила она, откладывая пластинки, и улыбнулась мне.

 – Это оказалось не так уж трудно. – Я закрыл дверь. – Вы знаете, нам не следует этого делать, добром это не кончится.

 Она пожала плечами:

 – Вам не обязательно оставаться.

 Я подошел к ней:

 – А я и не намерен оставаться. Зачем вы меня пригласили?

 – Ради Бога, Эд! – в нетерпении воскликнула она. – Да расслабьтесь вы хоть на минутку!

 Теперь, когда я был с ней наедине, заявила о себе моя осторожность. Одно дело – представлять себя наедине с ней, другое – быть в действительности. Я уже жалел, что пришел.

 – Это можно, – произнес я. – Послушайте, я вынужден думать о работе. Если ваш отец когда-нибудь узнает, что я забавлялся с его дочерью, мне конец. Я серьезно. Он позаботится о том, чтобы я, пока живу, не получил работы ни в одной газете.

 – Вы забавляетесь со мной? – спросила она, удивленно вытаращив глаза.

 – Вы понимаете, о чем я.

 – Он не узнает, зачем это ему?

 – Он может узнать. Если кто-то увидит, как я прихожу или ухожу, это может дойти до него.

 – Значит, вам нужно быть осторожнее, а это нетрудно.

 – Эта работа для меня все, Хелен. Это моя жизнь.

 – Да, романтиком вас, пожалуй, не назовешь, а? – Она засмеялась. – Мои итальянские друзья не думают о работе, они думают обо мне.

 – Я говорю не о ваших итальянских друзьях.

 – Ах, Эд, да сядьте вы, пожалуйста, и расслабьтесь. Вы здесь, и совершенно незачем заводиться.

 И я сел, сказав себе, что у меня не все в порядке с головой, раз я здесь.

 Она подошла к горке.

 – Вам виски или водки?

 – Виски, пожалуй.

 Я наблюдал за ней, гадая, зачем она пригласила меня в такое время ночи. Она вовсе не казалась обделенной вниманием.

 – Ах да, Эд, пока не забыла: взгляните-ка на эту кинокамеру. Я купила ее вчера, а спуск что-то не работает. Вы разбираетесь в кинокамерах?

 Она жестом указала туда, где на стуле висела дорогая кинокамера в кожаном футляре. Я встал, открыл футляр и извлек из него шестнадцатимиллиметровый «Пейяр болекс».

 – Ого! Ничего себе, – воскликнул я. – Зачем это вам понадобилась такая штука, Хелен? Она, должно быть, дорогая.

 Она засмеялась.

 – Цена действительно немалая, но мне всегда хотелось иметь кинокамеру. У девушки должно быть хоть одно хобби, разве не так? – Она бросила лед в два стакана. – Буду на старости лет вспоминать, как жила в Риме.

 Я повертел камеру в руках. Мне вдруг пришло в голову, что она, должно быть, живет не по средствам. Ее отец сказал мне, что выдает ей по шестьдесят долларов в неделю. Он заявил, что не хочет, чтобы у нее было больше денег. Я знал цены на квартиры в Риме. Эта обходилась долларов в сорок в неделю. Я взглянул на столик, заставленный всевозможными напитками. Как же она умудряется так жить? А тут еще эта дорогая кинокамера…

 – Вам кто-нибудь оставил состояние?

 Ее глаза забегали, и на мгновение она, казалось, смутилась, но лишь на мгновение.

 – Если бы. А почему вы спросили?

 – Это не мое дело, но все это, наверное, стоит немалых денег, да? – Я обвел рукой комнату.

 Она пожала плечами:

 – Наверное. Отец выдает мне щедрое пособие. Ему нравится, чтобы я так жила.

 Говоря это, она не смотрела на меня. Даже не знай я, сколько именно дает ей отец, я все равно заметил бы ложь. Я был заинтригован, но решил, что это не мое дело, и переменил тему разговора:

 – Так что с камерой?

 – Не работает спуск.

 Когда она указывала, ее палец коснулся тыльной стороны моей ладони.

 – Он на предохранителе, – объяснил я. – Вы нажимаете вот на эту штучку, и тогда спуск работает. Предохранитель ставят, чтобы случайно не заработал мотор.

 – Силы небесные! А я чуть не отнесла ее сегодня обратно в магазин. Надо бы прочесть инструкцию. – Она взяла у меня камеру. – Я никогда ничего не понимала в механизмах. Вы только посмотрите, сколько я накупила пленки. – Она указала на письменный стол, где стояло десять картонок с шестнадцатимиллиметровой пленкой.

 – Уж не собираетесь ли вы всю ее истратить на Рим? – спросил я. – Тут на всю Италию хватит.

 Она бросила на меня странный взгляд, в котором я уловил какое-то лукавство.

 – Большую часть я приберегаю для Сорренто.

 – Сорренто? – Я был озадачен. – Значит, вы собираетесь в Сорренто?

 Она улыбнулась:

 – Вы не единственный, кто едет в отпуск. Вы когда-нибудь были в Сорренто?

 – Нет. Так далеко на юг я еще не забирался.

 – Я сняла виллу совсем рядом с Сорренто. Она славная и очень уединенная. Пару дней назад я летала в Неаполь и обо всем договорилась. Я даже условилась с одной женщиной из близлежащей деревни, чтобы она приходила и убирала.

 Я вдруг почувствовал, что рассказывает она мне все это неспроста. Я бросил на нее быстрый взгляд.

 – Прекрасно. Когда вы едете?

 – Тогда же, когда и вы в Искию. – Она положила камеру на стол, подошла и села рядом со мной на кушетку. – И, как и вы, я еду одна. – Она посмотрела на меня.

 – Послушайте… – начал было я, но она подняла руку, останавливая меня.

 – Я знаю, что вы чувствуете. Я не ребенок. Я чувствую то же самое по отношению к вам, – сказала она. – Поедемте со мной в Сорренто. Все устроено. Я знаю, как вы относитесь к отцу и работе, но я обещаю, что вы будете в полной безопасности. Я сняла виллу на имя господина и госпожи Дуглас Шеррард. Вы будете господином Шеррардом, американским бизнесменом в отпуске. Там нас никто не знает. Разве вы не хотите провести месяц со мной вдвоем?

 – Но мы не можем этого сделать, – возразил я, понимая, что препятствий этому нет. – Нельзя же вот так, очертя голову…

 – Не перестраховывайтесь, милый. Ничего страшного. Я все спланировала очень тщательно. Я поеду на виллу в своей машине. Вы приедете на следующий день поездом. Местечко славное. Оно стоит на высоком холме над морем. До ближайшей виллы не меньше четверти мили. – Она вскочила на ноги и принесла карту, лежавшую на столе. – Я покажу вам, где это. Смотрите, вилла отмечена на карте. Она называется «Белла виста». При ней есть сад – апельсиновые и лимонные деревья и виноград. Она стоит особняком и понравится вам.

 – Еще бы, Хелен, – признал я. – Я действительно хотел бы съездить туда. Но что с нами будет, когда этот месяц закончится?

 Она засмеялась:

 – Если вы боитесь, что я стану ждать от вас предложения руки и сердца, то вам нечего опасаться. Замуж я не собираюсь еще несколько лет. Я даже не знаю, люблю ли я вас, Эд, но определенно знаю, что хочу побыть с вами месяц наедине.

 – Но мы не можем, Хелен. Это было бы ошибкой.

 Она коснулась пальцами моего лица.

 – Сделайте милость и уйдите сейчас, хорошо? – Она похлопала меня по щеке и отстранилась от меня. – Я только что вернулась из Неаполя и очень устала. Говорить больше не о чем. Я обещаю вам полную безопасность. Теперь все зависит от того, хотите вы провести со мной месяц или нет. Я обещаю, что не буду ставить никаких условий. Подумайте. Давайте больше не встречаться до двадцать девятого. Я буду встречать на вокзале в Сорренто поезд из Неаполя, прибывающий в три тридцать. Если вас не будет в поезде, я все пойму.

 Она прошла в холл и приоткрыла входную дверь.

 Я подошел к ней:

 – Погодите, Хелен…

 – Пожалуйста, Эд, давайте больше ничего не будем говорить. Либо вы будете в том поезде, либо вас там не будет. Вот и все. – Ее губы коснулись моих. – Спокойной ночи, милый.

 В коридор я вышел, уже зная, что поеду тем поездом.